Entry tags:
И вот к чему пришли
Надеюсь, это только начало. Промежуточный финиш, так сказать.
2016-11-13
Entry tags:
***
Тут у френда выскочил типа "колл-фор-пейпер" про ностальгию. Я на эту тему задумался, и разразился текстом, а оказалось, что он в полтора раза длиннее, чем можно. Хотя в "колл-фор-пейпер" об этом лимите не предупреждали. Ну и фиг с ним. Помещу сюда, чтобы не пропал:
#########################
После выхода отца в отставку, он мечтал вернутся в родные места.
Родители из западенского Стрыя списались с каким-то другим человеком, осевшим после своей отставки в Сумгаите, которого наоборот устраивал Стрый. Мама взяла под мышку младшего брата-грудничка и поехала на разведку в Сумгаит. Как-то они сговорились, и после третьего класса начальной школы я оказался в Сумгаите.
Прошло года три, и нам выделили садовый участок на Апшероне, километрах в десяти от Сумгаита, метров 400 от берега моря. На тех полу-пустынных апшеронских землях когда-то был убыточный совхоз. Он стоял, обдуваемый северными ветрами, которые, упираясь в Кавказские горы, сначала не могут найти щелку, а когда наконец обнаруживают выход, то с неистовой силой обрушивают свою ненависть на все вокруг.
Эти ветра за миллионы лет, почти уничтожили третье измерение рельефа местности Апшерона: песок, песок, песок, и на песке какие-то редкие растения, удивительным образом приспособившиеся к местным условиям. Пейзаж близок к "Белому солнцу пустыни".
Без омертвевших веток там не выжить целому растению. Скажем, инжир там растет кустарниками, имеющими форму и размеры вагона. Северные ветки этого вагона -- сухие и мертвые, но они защищают те, которые ближе к югу, и на которых уже видны листья, ну и, что удивительно, плоды. Их не много, на южной части "вагона" их становится больше, а вкусности они необыкновенной. Нигде и никогда я такого инжира и винограда больше не пробовал...
С водой там тоже было плохо. Так что не удивительно, что совхоз разорился, а земли разделили и раздали под дачи. Ну, типа, кусок пустыни, пусть народ развлекается.
Отец в тот период работал завхозом в мартеновском цехе трубопрокатного завода, и свозил на дачный участок всякий списаный с производства хлам.
Первым делом, он перевез туда будку. Ну, не собачью, а какой-то бывший ларек. Этот ларек, три-на-три метра, стал на несколько лет нам домом...
Вскоре после будки, отец воспользовался капитальным ремонтом мартена. Тогда списали проржавевшие охладительные тепло-обменники. Каждая секция теплообменника представляла из себя змеевик, габаритами 3м х 1м, сделанный из железной трубы толщиной в два пальца. Я эти детали описываю, чтобы вы могли прикинуть вес такой хреновины. Дорога шла вдоль моря, но к даче оставшиеся 400 метров грузовик доехать не мог. Так что все эти змеевики мы со старшим братом таскали по одной штуке на спине.
Ноги утопают в горячем песке... А всего секций было не знаю сколько. Цель-то была сделать из них забор вокруг дачи, а участок был 60м на 40м. Сами прикиньте...
Так что эту дачу я ненавидел.
Регулярные автобусы туда еще не ходили. Если из города до дачи с кем-то иногда можно было договориться, чтобы подбросили, то обратно приходилось возвращаться пешком вдоль берега. Все 10 км.
Младший брат-грудничок к тому времени подрос, ему уже было лет пять, и я его таскал на плечах. Вдоль кромки моря песок иногда плотный, иногда ноги проваливаются, иногда длинной полосой ракушки, метров двести, ноги все исколят... А когда начинался сезон хартута (разновидность шелковицы), то всю эту дорогу я шел с двумя ведрами по 12 литров...
Все вокруг крутились как и мои родители, и через два-три года местность вокруг дачи превратилась в самый настоящий бидонвиль: немыслимые сооружения, немыслимые загородки от ветра.
У соседа душ был из списаного самолетного бензобака, у нас водяным резервуаром служил списаный чан с молокозавода.
К этому времени отец сменил работу, перейдя на должность завхоза в горком партии. Соответственно, сменился ассортимент списаных вещей, оседавших на даче.
Так у нас появилось три портрета Клима Ворошилова, транспарант "Пятилетку за четыре года!", которые носили на демонстрациях, макет, изображавший производственный цикл завода синтетического каучука, диван, крепко просиженный горкомовскими просителями, массивная подставка под чернильницы, ну, в которые макали перьевые ручки те же просители. Мама использовала эту подставку как поднос. Всего я не вспомню, но пейзаж вокруг приобретал все более гротескно-абсурдистские формы.
Большинство из упомянутых предметов использовалось для защиты от ветра. Скажем, из-за ветра виноград нельзя было поднимать на шпалеры, и он практически лежал на земле. Но чтобы хоть как-то помочь винограду, да и другим насаждениям, на каких-то соплях около каждого росточка устанавливались все эти климы ворошиловы, "пять-в-четыре", быстро обрастая барханчиками песка и даря одновременно окружающему миру мощный посыл...
Даже не могу сформулировать, что же это был за посыл...
Соседи в своих трудах не сильно от нас отставали и через какие-то пять лет, на снимках из космоса "до" и "после", если бы их кто-нибудь догадался сделать и сравнить между собой, можно было бы увидеть, как желтая пустыня превратилась в зеленый сад.
В течение следующих двадцати лет на этой даче выросли я с братьями. Наши дети туда приезжали каждое лето из обеих столиц. Многие наши друзья успели побывать там...
Пустили регулярное автобусное сообщение. Автобусы ходили каждый час от базара (хотел написать "от рынка", но вовремя спохватился). Мы предпочитали отправляться в нечетные часы, с водителем Мамедом. Старший брат подарил ему какие-то дубнинские вымпелы с электронами вокруг атомного ядра. Эти вымпелы Мамед повесил в автобусе рядом с портретом Сталина.
Как-то отпускники, брат c русской женой и детьми, и мама, поехали группой на дачу, но маме надо было не до конца до дачи, а только до "ветерановского магазина", что на краю города. Она попросила Мамеда остановиться, сошла у этого магазина, и вошла внутрь.
Автобус стоит. Прошло минут пять. Народ начинает волноваться и что-то говорить по-азербайджански. Брат языка не знает.
Иногда проскальзывает что-то понятное: "Может он брат ему!" Мамед сначала игнорирует публику молчанием, но время идет и он начинает им тоже отвечать по-азербаджански, хотя и здесь проскальзывают русские слова: "Ара, ну, надо ей, надо!"
Еще через какое-то время одна женщина, догадалась спросить у брата по-русски: "Скажите, а ваша мама дальше поедет?"
Получив отрицательный ответ, Мамед невозмутимо тронулся с места. Все пассажиры понимали, что Мамед вел себя достойно и совершенно правильно, а также были довольны устранением мелкого недоразумения.
Ну, а потом случился сумгаитсий погром и все закончилось.
#########################
После выхода отца в отставку, он мечтал вернутся в родные места.
Родители из западенского Стрыя списались с каким-то другим человеком, осевшим после своей отставки в Сумгаите, которого наоборот устраивал Стрый. Мама взяла под мышку младшего брата-грудничка и поехала на разведку в Сумгаит. Как-то они сговорились, и после третьего класса начальной школы я оказался в Сумгаите.
Прошло года три, и нам выделили садовый участок на Апшероне, километрах в десяти от Сумгаита, метров 400 от берега моря. На тех полу-пустынных апшеронских землях когда-то был убыточный совхоз. Он стоял, обдуваемый северными ветрами, которые, упираясь в Кавказские горы, сначала не могут найти щелку, а когда наконец обнаруживают выход, то с неистовой силой обрушивают свою ненависть на все вокруг.
Эти ветра за миллионы лет, почти уничтожили третье измерение рельефа местности Апшерона: песок, песок, песок, и на песке какие-то редкие растения, удивительным образом приспособившиеся к местным условиям. Пейзаж близок к "Белому солнцу пустыни".
Без омертвевших веток там не выжить целому растению. Скажем, инжир там растет кустарниками, имеющими форму и размеры вагона. Северные ветки этого вагона -- сухие и мертвые, но они защищают те, которые ближе к югу, и на которых уже видны листья, ну и, что удивительно, плоды. Их не много, на южной части "вагона" их становится больше, а вкусности они необыкновенной. Нигде и никогда я такого инжира и винограда больше не пробовал...
С водой там тоже было плохо. Так что не удивительно, что совхоз разорился, а земли разделили и раздали под дачи. Ну, типа, кусок пустыни, пусть народ развлекается.
Отец в тот период работал завхозом в мартеновском цехе трубопрокатного завода, и свозил на дачный участок всякий списаный с производства хлам.
Первым делом, он перевез туда будку. Ну, не собачью, а какой-то бывший ларек. Этот ларек, три-на-три метра, стал на несколько лет нам домом...
Вскоре после будки, отец воспользовался капитальным ремонтом мартена. Тогда списали проржавевшие охладительные тепло-обменники. Каждая секция теплообменника представляла из себя змеевик, габаритами 3м х 1м, сделанный из железной трубы толщиной в два пальца. Я эти детали описываю, чтобы вы могли прикинуть вес такой хреновины. Дорога шла вдоль моря, но к даче оставшиеся 400 метров грузовик доехать не мог. Так что все эти змеевики мы со старшим братом таскали по одной штуке на спине.
Ноги утопают в горячем песке... А всего секций было не знаю сколько. Цель-то была сделать из них забор вокруг дачи, а участок был 60м на 40м. Сами прикиньте...
Так что эту дачу я ненавидел.
Регулярные автобусы туда еще не ходили. Если из города до дачи с кем-то иногда можно было договориться, чтобы подбросили, то обратно приходилось возвращаться пешком вдоль берега. Все 10 км.
Младший брат-грудничок к тому времени подрос, ему уже было лет пять, и я его таскал на плечах. Вдоль кромки моря песок иногда плотный, иногда ноги проваливаются, иногда длинной полосой ракушки, метров двести, ноги все исколят... А когда начинался сезон хартута (разновидность шелковицы), то всю эту дорогу я шел с двумя ведрами по 12 литров...
Все вокруг крутились как и мои родители, и через два-три года местность вокруг дачи превратилась в самый настоящий бидонвиль: немыслимые сооружения, немыслимые загородки от ветра.
У соседа душ был из списаного самолетного бензобака, у нас водяным резервуаром служил списаный чан с молокозавода.
К этому времени отец сменил работу, перейдя на должность завхоза в горком партии. Соответственно, сменился ассортимент списаных вещей, оседавших на даче.
Так у нас появилось три портрета Клима Ворошилова, транспарант "Пятилетку за четыре года!", которые носили на демонстрациях, макет, изображавший производственный цикл завода синтетического каучука, диван, крепко просиженный горкомовскими просителями, массивная подставка под чернильницы, ну, в которые макали перьевые ручки те же просители. Мама использовала эту подставку как поднос. Всего я не вспомню, но пейзаж вокруг приобретал все более гротескно-абсурдистские формы.
Большинство из упомянутых предметов использовалось для защиты от ветра. Скажем, из-за ветра виноград нельзя было поднимать на шпалеры, и он практически лежал на земле. Но чтобы хоть как-то помочь винограду, да и другим насаждениям, на каких-то соплях около каждого росточка устанавливались все эти климы ворошиловы, "пять-в-четыре", быстро обрастая барханчиками песка и даря одновременно окружающему миру мощный посыл...
Даже не могу сформулировать, что же это был за посыл...
Соседи в своих трудах не сильно от нас отставали и через какие-то пять лет, на снимках из космоса "до" и "после", если бы их кто-нибудь догадался сделать и сравнить между собой, можно было бы увидеть, как желтая пустыня превратилась в зеленый сад.
В течение следующих двадцати лет на этой даче выросли я с братьями. Наши дети туда приезжали каждое лето из обеих столиц. Многие наши друзья успели побывать там...
Пустили регулярное автобусное сообщение. Автобусы ходили каждый час от базара (хотел написать "от рынка", но вовремя спохватился). Мы предпочитали отправляться в нечетные часы, с водителем Мамедом. Старший брат подарил ему какие-то дубнинские вымпелы с электронами вокруг атомного ядра. Эти вымпелы Мамед повесил в автобусе рядом с портретом Сталина.
Как-то отпускники, брат c русской женой и детьми, и мама, поехали группой на дачу, но маме надо было не до конца до дачи, а только до "ветерановского магазина", что на краю города. Она попросила Мамеда остановиться, сошла у этого магазина, и вошла внутрь.
Автобус стоит. Прошло минут пять. Народ начинает волноваться и что-то говорить по-азербайджански. Брат языка не знает.
Иногда проскальзывает что-то понятное: "Может он брат ему!" Мамед сначала игнорирует публику молчанием, но время идет и он начинает им тоже отвечать по-азербаджански, хотя и здесь проскальзывают русские слова: "Ара, ну, надо ей, надо!"
Еще через какое-то время одна женщина, догадалась спросить у брата по-русски: "Скажите, а ваша мама дальше поедет?"
Получив отрицательный ответ, Мамед невозмутимо тронулся с места. Все пассажиры понимали, что Мамед вел себя достойно и совершенно правильно, а также были довольны устранением мелкого недоразумения.
Ну, а потом случился сумгаитсий погром и все закончилось.