Вскрытие показало, что чистыми оказались все

Включая гаргантюа.



За много лет впервые выехал из дому "рано", чуть позже семи. Едва успел: в лес входил одновременно с семьей местных. Позже, часа через полтора-два, мы встретились уходя из леса. Ну, каждый из них нес по два 19-ти литровых ведра, а я какие-то жалкие пластиковые мешочки в одной руке. Другая занята палками, чтобы карабкаться по склонам. Но много ли мне надо для счастья?

Людены, блин, людены, блин, людены

Люблю слушать и читать Быкова. Далеко не всегда согласен, но люблю.

Но вот есть у него конек - его личная интерпретация люденов, изобретенных Стругацкими. Я наталкиваюсь на эту его интерпретацию уже не один и даже не два раза. Достал уже. Один раз я где-то даже обменялся с ним мнениями на эту тему... Если сильно поискать, то может и найду где.

Моя интерпретация люденов совершенно другая. Стругацкие во всей своей фантастике совершенно прагматичны. Они писали исключительно о том обществе, в котором жили, и о тех проблемах. Но эзоповским языком и под маской юношеской и приключенческй фантастики, иначе не опубликовали бы.

Если принять этот тезис за точку отсчета, и посмотреть чем жила страна могучая в тот конкретный исторический период, и внимательно перечитать про люденов, то становится совершенно ясным, что людены - это тогдашние эмигранты из совка. Через призму тогдашнего отношения общества к проблеме эмиграции.

Я вспоминаю, во второй половине семидесятых возвращался из командировки, и в купе ехала дама, сказавшая, что ездила провожать дочь, уезжавшую в Израиль. Так, боже мой, тогда это было все равно, что отправить дочь в зазеркалье и проститься навсегда. И это было одинаково понятно абсолютно всем, и даме, и дочке, и мне.

Сейчас, кстати говоря, рубить или не рубить концы, уезжая за границу, это в существенной степени личный выбор человека. А тогда люди такого выбора были лишены и, чтобы решиться на отъезд, надо было иметь совершенно другой набор морально-этических генов, чем у 98% жителей совка.

Даты

Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налете.

Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, -
Точно в пропасть с обрыва -
И ни дна, ни покрышки.

И во всем этом мире
До конца его дней -
Ни петлички,
Ни лычки
С гимнастерки моей.

Я - где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я - где с облаком пыли
Ходит рожь на холме.
Я - где крик петушиный
На заре по росе;
Я - где ваши машины
Воздух рвут на шоссе.

Где - травинку к травинке -
Речка травы прядет,
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.

Александр Твардовский «Я убит подо Ржевом…»